Неточные совпадения
Старый, запущенный палаццо с высокими лепными плафонами и фресками на стенах, с мозаичными полами, с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких окнах, вазами на консолях и каминах, с резными дверями и с мрачными
залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько русский помещик, егермейстер без службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.
Когда
старая княгиня пред входом в
залу хотела оправить на ней завернувшуюся ленту пояса, Кити слегка отклонилась. Она чувствовала, что всё само собою должно быть хорошо и грациозно на ней и что поправлять ничего не нужно.
В душе ее в тот день, как она в своем коричневом платье в
зале Арбатского дома подошла к нему молча и отдалась ему, — в душе ее в этот день и час совершился полный разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь, в действительности же продолжалась
старая.
Он видел и княгиню, красную, напряженную, с распустившимися буклями седых волос и в слезах, которые она усиленно глотала, кусая губы, видел и Долли, и доктора, курившего толстые папиросы, и Лизавету Петровну, с твердым, решительным и успокаивающим лицом, и
старого князя, гуляющего по
зале с нахмуренным лицом.
— Выпейте с нами, мудрец, — приставал Лютов к Самгину. Клим отказался и шагнул в
зал, встречу аплодисментам. Дама в кокошнике отказалась петь, на ее место встала другая, украинка, с незначительным лицом, вся в цветах, в лентах, а рядом с нею — Кутузов. Он снял полумаску, и Самгин подумал, что она и не нужна ему, фальшивая серая борода неузнаваемо
старила его лицо. Толстый маркиз впереди Самгина сказал...
Венчали их в сельской церкви, после обедни в воскресенье, и потом гостям предложен был парадный завтрак в большой
зале старого дома, которую перед тем за неделю мыли, чистили, скребли, чтоб отпировать в ней в последний раз.
Бабушка не решилась оставить его к обеду при «хороших гостях» и поручила Викентьеву напоить за завтраком, что тот и исполнил отчетливо, так что к трем часам Опенкин был «готов» совсем и спал крепким сном в пустой
зале старого дома.
Яков был в черном фраке и белом галстуке, а Егорка, Петрушка и новый, только что из деревни взятый в лакеи Степка, не умевший стоять прямо на ногах, одеты были в
старые, не по росту каждому, ливрейные фраки, от которых несло затхлостью кладовой. Ровно в полдень в
зале и гостиной накурили шипучим куревом с запахом какого-то сладкого соуса.
Она сама ходила, как дикая, по большим, запущенным
залам старого дома, отворяя и затворяя за собой двери, бросаясь на старинные канапе, наталкиваясь на мебель.
В то время как он подходил к этой комнате, присяжные уж выходили из нее, чтобы итти в
залу заседания. Купец был так же весел и так же закусил и выпил, как и вчера, и, как
старого друга, встретил Нехлюдова. И Петр Герасимович не вызывал нынче в Нехлюдове никакого неприятного чувства своей фамильярностью и хохотом.
Половодов служил коноводом и был неистощим в изобретении маленьких летних удовольствий: то устраивал ночное катанье на лодках по Узловке, то маленький пикник куда-нибудь в окрестности, то иллюминовал
старый приваловский сад, то садился за рояль и начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь в высоких
залах приваловского дома.
После того как Григорий описал сцену за столом, когда ворвался Дмитрий Федорович и избил отца, угрожая воротиться убить его, — мрачное впечатление пронеслось по
зале, тем более что
старый слуга рассказывал спокойно, без лишних слов, своеобразным языком, а вышло страшно красноречиво.
Но в
зале встретила их Марья Кириловна, и
старый волокита был поражен ее красотой.
В наш век все это делается просто людьми, а не аллегориями; они собираются в светлых
залах, а не во «тьме ночной», без растрепанных фурий, а с пудреными лакеями; декорации и ужасы классических поэм и детских пантомим заменены простой мирной игрой — в крапленые карты, колдовство — обыденными коммерческими проделками, в которых честный лавочник клянется, продавая какую-то смородинную ваксу с водкой, что это «порт», и притом «олд-порт***», [
старый портвейн, «Три звездочки» (англ.).] зная, что ему никто не верит, но и процесса не сделает, а если сделает, то сам же и будет в дураках.
В
зале утром я застал исправника, полицмейстера и двух чиновников; все стояли, говорили шепотом и с беспокойством посматривали на дверь. Дверь растворилась, и взошел небольшого роста плечистый старик, с головой, посаженной на плечи, как у бульдога, большие челюсти продолжали сходство с собакой, к тому же они как-то плотоядно улыбались;
старое и с тем вместе приапическое выражение лица, небольшие, быстрые, серенькие глазки и редкие прямые волосы делали невероятно гадкое впечатление.
В продолжение моего процесса я жил в Отель Мирабо, Rue de la Paix. Хлопоты по этому делу заняли около полугода. В апреле месяце, одним утром, говорят мне, что какой-то господин дожидается меня в
зале и хочет непременно видеть. Я вышел: в
зале стояла какая-то подхалюзая, чиновническая,
старая фигура.
Во внутренних комнатах царила мертвая тишина; только по временам раздавался печальный крик какаду, несчастный опыт его, картавя, повторить человеческое слово, костяной звук его клюва об жердочку, покрытую жестью, да противное хныканье небольшой обезьяны,
старой, осунувшейся, чахоточной, жившей в
зале на небольшом выступе изразцовой печи.
К полудню приехали становой и писарь, с ними явился и наш сельский священник, горький пьяница и
старый старик. Они освидетельствовали тело, взяли допросы и сели в
зале писать. Поп, ничего не писавший и ничего не читавший, надел на нос большие серебряные очки и сидел молча, вздыхая, зевая и крестя рот, потом вдруг обратился к старосте и, сделавши движение, как будто нестерпимо болит поясница, спросил его...
Вообще наружностью своей она напоминала почерневшие портреты
старых бабушек, которые долгое время украшали стены нашей
залы, пока наконец не были вынесены, по приказанию матушки, на чердак.
После чаю хозяйка предлагает молодежи протанцевать; за
старые клавикорды усаживают одну из гувернанток, и пары танцующих с шумом расстанавливаются вдоль и поперек большой
залы.
Только сохранил свой
старый стиль огромный «портретный»
зал, длинный, уставленный ломберными столами, которые все были заняты только в клубные дни, то есть два раза в неделю — в среду и в субботу.
Старые москвичи-гурманы перестали ходить к Тестову. Приезжие купцы, не бывавшие несколько лет в Москве, не узнавали трактира. Первым делом — декадентская картина на зеркальном окне вестибюля… В большом
зале — модернистская мебель, на которую десятипудовому купчине и сесть боязно.
Передо мной счет трактира Тестова в тридцать шесть рублей с погашенной маркой и распиской в получении денег и подписями: «В. Долматов и О. Григорович». Число — 25 мая. Год не поставлен, но, кажется, 1897-й или 1898-й. Проездом из Петербурга зашли ко мне мой
старый товарищ по сцене В. П. Долматов и его друг О. П. Григорович, известный инженер, москвич. Мы пошли к Тестову пообедать по-московски. В левой
зале нас встречает патриарх половых, справивший сорокалетний юбилей, Кузьма Павлович.
Революция открыла великолепный фасад за железной решеткой со львами, которых снова посадили на воротах, а в
залах бывшего Английского клуба был организован Музей
старой Москвы.
Кроме этой полупочтенной ассоциации «Чугунных шляп», здесь раза два в месяц происходили петушиные бои. В назначенный вечер часть
зала отделялась, посредине устраивалась круглая арена, наподобие цирковой, кругом уставлялись скамьи и стулья для зрителей, в число которых допускались только избранные, любители этого
старого московского спорта, где, как впоследствии на бегах и скачках, существовал своего рода тотализатор — держались крупные пари за победителя.
И
старый солдат все ниже опускал голову. Вот и он сделал свое дело, и он недаром прожил на свете, ему говорили об этом полные силы властные звуки, стоявшие в
зале, царившие над толпой…………………………….……………………………………………………………………………….
Училищный флигель состоял всего из пяти очень хороших комнат, выходивших частию на чистенький, всегда усыпанный желтым песком двор уездного училища, а частию в
старый густой сад, тоже принадлежащий училищу, и, наконец, из трех окон
залы была видна огибавшая город речка Саванка.
У Еспера Иваныча он застал, как и следует у новорожденного, в приемных комнатах некоторый парад. Встретивший его Иван Иваныч был в белом галстуке и во фраке; в
зале был накрыт завтрак; но видно было, что никто ни к одному блюду и не прикасался. Тут же Павел увидел и Анну Гавриловну; но она до того
постарела, что ее узнать почти было невозможно!
Наконец наступила и минута разлуки. Экипаж стоял у крыльца; по старинному обычаю, отец и сын на минуту присели в
зале.
Старый генерал встал первый. Он был бледен, пошатываясь, подошел к сыну и слабеющими руками обнял его.
Петенька воротился домой довольно поздно.
Старый генерал ходил в это время по
зале, заложив руки за спину. На столе стоял недопитый стакан холодного чая.
В
зале зарождалось оживление, сверкал боевой задор, адвокат раздражал острыми словами
старую кожу судей. Судьи как будто сдвинулись плотнее, надулись и распухли, чтобы отражать колкие и резкие щелчки слов.
Тогда в
залах старого зáмка и вокруг него на острове брякало оружие, и паны громкими криками сзывали гайдуков.
Два-три молодых офицера встали, чтобы идти в
залу, другие продолжали сидеть и курить и разговаривать, не обращая на кокетливую даму никакого внимания; зато
старый Лех косвенными мелкими шажками подошел к пей и, сложив руки крестом и проливая себе на грудь из рюмки водку, воскликнул с пьяным умилением...
Когда молодой человек, отпущенный, наконец,
старым камердинером, вошел в
залу, его с оника встретила Муза, что было и не мудрено, потому что она целые дни проводила в
зале под предлогом якобы игры на фортепьяно, на котором, впрочем, играла немного и все больше смотрела в окно, из которого далеко было видно, кто едет по дороге к Кузьмищеву.
Все дворовые мальчишки и девчонки знали, что
старый барин весело кушает, и все набились в
залу за подачками; дедушка щедро оделял всех, потому что кушанья готовилось впятеро более, чем было нужно.
Жду и наблюдаю из
залы, как мальчишка-лакейчонок в передней читает
старому лакею газету «Весть», и оба ею очень довольны.
Те же бутылки водки с единственной закуской — огурцом и черным хлебом, те же лица, пьяные, зверские, забитые, молодые и
старые, те же хриплые голоса, тот же визг избиваемых баб (по-здешнему «теток»), сидящих частью в одиночку, частью гурьбой в заднем углу «
залы», с своими «котами».
Мать его, вероятно, несколько жадная по характеру дама, не удержалась, вся вспыхнула и дала сыну такого щелчка по голове, что ребенок заревел на всю
залу, и его принуждены были увести в дальние комнаты и успокоивать там конфектами; другая,
старая уже мать, очень рассердилась тоже: дочь ее, весьма невинное, хоть и глупое, как видно это было по глазам, существо, выиграла из библиотеки Николя «Девственницу» [«Девственница» («La pucelle») — знаменитая поэма Вольтера, имевшая целью освободить образ Жанны д'Арк от религиозной идеализации.]
В это время по столовой взад и вперед ходил, заплетаясь разбитой параличом ногою, другой князь,
старый, ветхий, и все посматривал, как Григоров опоражнивал бутылку, когда же тот спросил себе еще бутылку, старик долее не вытерпел сей возмутительной для него сцены, быстро, насколько позволяла ему параличная его нога, ушел из столовой, прошел все прочие
залы, бильярдную, библиотеку и вошел, наконец, в так называемую чернокнижную комнату, где сидело довольно многочисленное общество.
Старый генерал вскоре поднялся. Он совершенно казенным образом наклонил перед хозяйкой свой стан, а Михайле Борисовичу, стоя к нему боком и не поворачиваясь, протянул руку, которую тот с своей стороны крепко пожал и пошел проводить генерала до половины
залы.
Нет, надо бежать. Но как же уехать из Петербурга, не видав ничего, кроме нумера гостиницы и устричной
залы Елисеева? Ведь есть, вероятно, что-нибудь и поинтереснее. Есть умственное движение, есть публицистика, литература, искусство, жизнь. Наконец, найдутся
старые знакомые, товарищи, которых хотелось бы повидать…
Ключница Авдотья (
старая! думала ли ты когда-нибудь, что будешь свидетельницей этого разорения!), гремя ключами, беспрерывно приносит с погреба новые банки и, наследив в
зале мокрыми сапогами, опять отправляется на погреб за ношей.
Вдруг, при входе в
зал, среди толпы, я встречаю того самого товарища, который, если читатель помнит, водил меня смотреть Шнейдершу. Он был окружен еще двумя-тремя
старыми товарищами, которые, по обыкновению, юлили около него.
Весьма скромная
зала, она же и кабинет; по сторонам окна, на задней стене, направо от зрителей, дверь в переднюю, налево — во внутренние комнаты, между дверей изразцовая печь; меблировка бедная: письменный стол,
старое фортепьяно.
Итак, в исходе сентября, в
зале университетского совета или в правлении (хорошенько не знаю, только помню, что на столе стояло зерцало) собрались профессора, члены
старого цензурного комитета, под председательством своего попечителя, явились и мы с председателем и с своим секретарем; прочли указ, предписание министра и наши утверждения в должностях.
В огромной мрачной
зале клуба встретил он несколько знакомых и между прочими
старого отставного ротмистра Флича, всем известного дельца, остряка, картежника и сплетника.
Тот же был
старый покровский дом с своею террасой, с сдвижным столом и фортепьянами в светлой
зале и моею бывшею комнатой с белыми занавесками, и моими, как будто забытыми там, девичьими мечтами.
Когда дьячок подал священнику кадило, то в
старом громадном
зале запахло точно кладбищем, и Коврину стало скучно.
Он отошел. Кадрили кончались, — музыка замолкла: в широкой
зале раздавался смешанный говор тонких и толстых голосов, шарканье сапогов и башмачков; — составились группы. — Дамы пошли в другие комнаты подышать свежим воздухом, пересказать друг другу свои замечания, немногие кавалеры за ними последовали, не замечая, что они лишние, и что от них стараются отделаться; — княгиня пришла в
залу и села возле Негуровой. Они возобновили
старое знакомство, и между ними завязался незначительный разговор.
В этой
зале и ютились осенью 1899 года пятеро
старых, бездомных актеров, загнанных сюда нуждой и болезнями.